Валерий Мирошников - Жизнь и смех вольного философа Ландауна. Том 2. Ландаун навсегда! (Хохмоэпическая трилогия)
Лариса, послушно тренируя методологическую рефлексию, так объяснила себе смысл процедуры:
– Жажда – более быстрый стресс по сравнению с голодом, обезвоживание сразу вызовет гибель старых клеток. Да, кстати, если в организме есть паразиты, грибки, патогенная микрофлора – они тоже начнут погибать. А следующие 7 дней нужно большое количество воды, чтобы продукты разложения всего старого, ненужного и больного вывести из организма. Но поскольку это серьезная нагрузка на печень и почки, то предлагаю предварительно эти органы почистить.
– Я же говорил, что ты это знаешь лучше меня!
– Для этого есть доступная и успешная методика Семеновой, – продолжила Лариса. – Я сейчас найду подробности в интернете.
– Ну, вот видишь – все кирпичики у нас уже есть, нужно только их собрать в здание, – улыбнулся Ландаун
– А входить в голодание лучше по Голтису – три дня салаты, три дня – соки, потом – по твоему плану.
Две истории про коров и кур
Так они и поступили. Ландаун, живущий в естественной среде, проходил все процедуры легко, почти не отрываясь от привычного распорядка, в котором появилось к тому же дополнительное время на чтение, мышление и творчество вместо приготовления и поглощения пищи. Ларисе было трудней, сказывалась городская жизнь, но она честно держалась, хотя иногда ее пошатывало, и Гюльчетай бросалась поддержать ее. А на третий день без воды Лариса просто горела.
– Это нормально! – посмеивался Ландаун. – На заре авиации, когда в кабинах самолетов не было не только кондиционеров, но даже отопления, полярные летчики нашли хитроумный способ переносить мороз. Они меньше пили. Организм обезвоживался, и вода – а точнее раствор разных веществ – в нем не замерзала, не образовывались кристаллики льда, которые разрушали ткани, вызывали болевые ощущения. Так что летчики вполне сносно чувствовали себя на ветру и на морозе.
На пятый день Ларису осенило:
– Вспомнила!
– Прошлую жизнь? – заинтересовался Ландаун.
– Кто сапоги в печку поставил? – предположила Гюльчетай.
– Нет! Вспомнила, где я это уже слышала! У меня было ощущение дежа вю, того, что это со мной уже когда-то было.
И Лариса рассказала удивительную историю одного старого ветеринара.
Много лет оказывая помощь самым различным животным от лошадей до кроликов и от мышей до гадюк в областном серпентарии, он уже зрелым специалистом оказался в ситуации, когда ничего не мог сделать. Его пригласили в один из колхозов-миллионеров, где захворали две коровы-рекордистки, всеобщие любимицы и гордость не только деревни, но и района и области. Председатель колхоза и зоотехник были готовы на все, чтобы Зорька и Ночка выздоровели, но что делать – не знали. Не помог в установлении диагноза и весь опыт нашего ветеринара. Но горе сельчан было так неподдельно, что он вдруг вспомнил уроки своей бабушки-травницы.
Когда он был еще мальчишкой, бабушка старалась ему передать свой опыт в целении людей и животных. Он не придавал этому значения, образ врача, спасающего больного микстурой и таблеткой, уже глубоко сидел в сознании его поколения. Но детская память впитывала бабушкины слова, словно губка. И вот в нужный момент решение всплыло из памяти. Он решил рискнуть. Попросил всех удалиться из коровника, а сам остался. Три дня не давал он коровам ни есть, ни пить, несмотря на жалобное мычание и прочие по-женски выразительные, намеки, взгляды и жесты. Потом неделю давал только воду. Буренки совсем отощали, но в них появилась жажда жизни. Они с удовольствием набросились на свежую зелень, снова стали давать рекордные удои и, как выяснилось потом – прожили и прослужили вдвое больше отведенного коровам срока. То есть фактически получили еще одну полноценную жизнь.
В другой раз ветеринара пригласили на птицефабрику. Когда фабрику построили, то закупили полный комплект кур-несушек, и они честно неслись на протяжении своего куриного века и (как водится, неожиданно для руководства) всем коллективом одномоментно подошли к предпенсионному возрасту. Нестись они перестали, на мясо не годились, птицефабрика несла убытки, начальство хваталось за голову. Позвали нашего ветеринара, и он вспомнил свой опыт с коровами.
Он попросил всех выйти из курятника…
– Ну, ясно, дальше мы услышим ту же историю 3+7 дней, которая подарила несушкам вторую жизнь! – рассмеялась Гюльчетай.
– Да, – подтвердила Лариса. – Куры снова начали нестись, и прожили бы еще одну жизнь, если бы начальство, наученное горьким опытом, не провело постепенную смену курсостава.
– Замечательно! – сказал Ландаун. – Это подтверждает основную гипотезу. Мы на верном пути. Но все-таки это только начало. Первая встряска организма. Следующий шаг – научиться слушать свой организм, почувствовать заново вкус всех продуктов. Чтобы организм понял, что он на самом деле хочет, что ему нужно – какая вода, какая пища. Только твой организм знает, что ему надо – не врачи и не диетологи.
По окончании процедуры 3+7 изрядно посвежевшая и постройневшая Лариса вертелась перед зеркалом и восторженно ахала: она сбросила 5 кг, влезла в свою старую юбку и вообще чувствовала себя прекрасно.
– Ну, положим, сбросить вес в нашем деле было не главное, – философски заметил Ландаун, но Лариса не дала ему договорить:
– Нет, главное! – и бросилась примерять следующую юбку.
В эту секунду Ландаун пожалел, что отказался от палки тибетского гуру. Россия все еще была в опасности, а экзальтированная особа женского пола отвлеклась от великого дела на первой трети дистанции, все внимание переключив на старые шмотки.
Впрочем, скоро некое событие вернуло ему оптимизм.
С кухни донесся тихий (как казалось говорившим) шепот.
– Гюльчетай, у тебя прокладки есть? Дай мне.
– А что? Началось?
– Я же думала, у меня все закончилось, навсегда. Кто же знал, что у вас тут такие дела творятся?
«Что ж, революция женских прокладок вступила в новую фазу! – подумал Ландаун. – И теперь в ней льется нужная кровь…»
А вслух сказал:
– Нечего там секретничать. Ты, Лариса, обязана мне сообщать все данные по нашему эксперименту. Как говорят немцы, женщина не должна стесняться врача, священника, мужа… и Ландауна, – добавил он отсебятины.
– А как ты услышал-то? – удивилась Гюльчетай.
– Организм очистился, чувства обострились. Во время голода в Поволжье в первые годы Советской власти обоняние людей позволяло им учуять подводу с хлебом за много километров. Так и я прекрасно все слышу. А у Ларисы после очищения голос стал ярче и громче, поэтому шепот ее – и раньше-то театральный – теперь чистая дань условностям.
– А у тебя волосы на макушке отросли, – заметила Гюльчетай.
– Это не единственное, что тебя удивит…
Котел 2. Душа
До выборов президента оставался один месяц, один месяц до решающей схватки. Все участники лихорадочно готовились, глушили друг друга найденным и придуманным компроматом, выбирали места, где лучше организовать шествия, а где посадить снайперов, и только у Ландауна еще, как говорится, конь не валялся.
Хотя как раз конского топоту было в достатке. Лариса, как та златогривая кобылица из «Конька-горбунка» носилась по заснеженным полям на лыжах, каталась с Матреной с горки и вообще наслаждалась легкостью и здоровьем и била в нетерпении копытом, порывалась срочно ехать в город искать себе мужа или любовника. Но трезвость Ландауна не давала ему остановиться на полпути.
– При городском образе жизни всю эту легкость и молодость ты растеряешь в считанные недели, если не прочистить голову. Форму физического тела…
– Я в прекрасной форме!
– Форму физического тела можно сохранить, только если жить правильно. А для этого надо понимать причины человеческого поведения.
– Ладно, давай, учи! – Лариса уселась за стол и сложила руки перед собой друг на дружку как прилежная ученица.
– Как физическое тело состоит из клеток, так и душа состоит из некоторых частей, назовем их… например, мегастонами, которые так же могут быть здоровыми и больными, заполненными чистой, светлой информацией или всякой грязью и негативом.
– Ну, все! я поняла! Сейчас мы также будем мучить больные и грязные мегастоны жаждой и голодом, пока они не протянут ноги. Так? – Лариса была очень довольна своей методологической рефлексией, но ее веселость и легкомыслие были не совсем удачны в таком тонком и кропотливом деле, как очищение Добра от зла, отделение зерен от плевел, мух от котлет.
Ландаун и Гюльчетай переглянулись, и Ландаун торжественно объявил:
– Лариса, ты совершенно права. Именно этим мы сейчас и займемся. Поэтому ты будешь молчать девять дней!
– Целых девять дней? – возмутилась Лариса.
– Десять дней! – добавил Ландаун.
